Директору школы N ______

Донос N _______

Уважаемый(ая) ___________________________________,

Я, как единственный до конца преданный Вам ученик, считаю себя обязанным привлечь Ваше внимание к отдельным фактам вопиющего нарушения дисциплины в нашей образцовой школе.

Так, в ______ часов ____ минут _______ года (время московское), в то время как Вы самоотверженно __________________________________, отдельные отщепенцы, не имеющие даже права называться Вашими воспитанниками, ______________ и ___________________ самым бесстыдным образом ______________________________, проявляя тем самым полное наплевательство на все введенные Вами в школе нормы поведения. Вышеупомянутым разгильдяям и тунеядцам беззастенчиво потакали такие неустоявшиеся в моральном отношении ученики, как __________________________, класс ___»___» и __________________________, класс ___»___».

Упомянутые выше факты являются логическим завершением нравственного падения учащихся, которые уже давно попирают ценности Вашей школьной организации и Ваши личные указания относительно ___________________________________. Хочу напомнить Вам, что учащиеся _______________ и ____________ и _____________ классов _______________ неоднократно совершали ______________, цинично прикрываясь _________________________________ и искусно маскируясь под личиной _________________________________ (см. мои доносы N ____ от __________ года и N _______ от ________ года).

Надеюсь моя правдивая и своевременная информация снизу откроет Вам глаза на истинный облик упомянутых выше учеников и позволит Вам предпринять давно назревшие меры, дабы не допустить их дальнейшего нравственного разложения.

С уважением и преданностью, староста и отличник(ца)

КОНТРАБАНДНЫЕ КИРПИЧИ

Как-то я поехал на международный фольклорный фестиваль в Калининград (бывший Кенигсберг). Со мной решили двинуть три моих друга — Димка, Андрюха и Кешка. Все мы занимались историей средневековой культуры Европы, и Кенигсберг — город с богатой историей средневекового рыцарства — для нас представлял огромный интерес. После фестиваля решили захватить с собой что-нибудь интересное и необычное — в качестве сувенира. И этим сувениром стали… три кирпича четырнадцатого века из развалин одного местного замка. Кирпичи были необычными — в форме креста.

Обратная дорога лежала через две русские и две прибалтийские таможни. Мы быстро загрузились в фирменный скорый поезд Москва — Калининград и стали ждать отправки. Вскоре поезд тронулся. Примерно через час к нам подошла проводница и, подсев поближе, тихо сказала:

— Скоро граница. А таможенники особенно любят шерстить группы вот таких ребят, как вы. Так что если у вас есть что-то такое… незаконное… то за чисто символическую плату я могу это спрятать у себя, а после всех таможен вернуть.

Если бы мы знали, что содержимое нашей красной сумки будет стоить нам огромных хлопот, то ни в жизнь бы не стали связываться с кирпичами.

Мы вежливо раскланялись с проводницей, сказав, что из психотропных средств везем только пиво — и то в желудках. И вот наш фирменный состав тормознули возле какой-то станции и в него влетела толпа таможенников.

— Ваши докуминты! — пробурчал таможенник с украинским акцентом. — Колющее, режущие, газовое, огнестрельное, психотропное, наркотики е…?

Мы отрицательно покачали головами.

— Я так и думал, — сказал таможенник, — что ни сознаитись. Ну-с, доставайте ваши рюкзаки, будем учинять вам досмотор.

Ну, мы, конечно, не из пугливых, надо — пожалуйста. Хотите покопаться в груде нестираных носков? Это можно, мы их вам даже вывернуть согласны.

К своему удивлению, таможенник ничего не нашел, и тут его взгляд упал на красную сумку, лежащую под столом.

— А шо це у вас там, у красной сумочке?

Огромный ком застрял у меня в горле, а Димка небрежно обронил:

— Да так, пара кирпичей.

«Попались!» — подумал таможенник. «Попались!» — поняли мы.

Таможенник взялся за ручки красной сумки и, покопавшись в ней, извлек на свет красный кирпич в форме креста. Он ожидал увидеть все, что угодно, но только не это! На его лбу выступила испарина, и он спросил:

— Шо це таке?

— Я ж вам казав, шо це кирпич.

Далее последовал целый ряд идиотских вопросов, на которые приходилось отвечать вполне серьезно.

— Так откуда они поевились в купе?

— Вообще-то, это мы их сами принесли.

— Зачем?

— Мы их везем домой в качестве сувениров.

— Шо ви мне голову морочите, каких еще сувениров?! А ну-ка, где ваши документы?

С воображением у таможенника было слабо, но читать он умел, и, не найдя в наших паспортах ничего странного, но, заподозрив что-то неладное с кирпичами, он решил позвать на помощь старшего по рангу. Как раз мимо нашего купе проходил майор.

— Почему так долго проверяешь, нашел что-то?

— Да вот, товарищ майор, непонятный багаж везут.

Этот факт нисколько не смутил майора. Точнее сказать, ни один мускул не дрогнул на его суровом лице:

— Надо поезд отправлять, а ты тут в одном купе застрял. Если документы у них в порядке и ничего такого по данному тебе списку нет, то отправляй, а там пусть они хоть кирпичи везут — это их дело, — и майор зашагал дальше по вагону.

Таможенник уже хотел было сказать, что именно кирпичи мы и везем, но, очевидно, побоявшись получить еще один нагоняй от начальства, отдал нам документы.

С полминуты мы сидели молча, шокированные интуицией майора, а затем нас пробило на нервный смех.

Итак, первая граница была преодолена, но впереди нас ждали еще три. Следующая — прибалтийская. Надо сказать, таможенники там оказались более вежливыми, чем наши.

— Тобрый тень, бутте любезны, претъявите ваши документы, откуда и куда следуетте?

Они удовольствовались чисто визуальным осмотром, но…

— Рюкзаки можно закрыватть, а что тут у вас в красной сумке?

— Кирпичи, — добродушно сказал я.

— Кирпичи?! — прибалт побагровел и потянулся рукой к тому месту, где обычно у милиционеров висит кобура.

— Покажитте.

Мы достали сумку из-под стола и вынули один кирпич. У таможенника задергалось веко. Затем мы достали второй. Таможенник отступил назад и спросил:

— Еще йесть?

— Да! — и мы достали третий кирпич.

С таможенником творилось что-то странное. В нем боролось желание бросить все и убежать с долгом, навязанным службой.

— Откуда вы их фзяли?

— Из Кенигсберга везем.

— А что у вас в кирпичах?

Тут мы поняли, что сейчас он попросит нам размельчить их в крошку, чтобы убедиться, что в них ничего нет. Дабы спасти наши сувениры, мы бросились успокаивать человека, и нам это почти удалось. Нас лишь попросили заполнить таможенную декларацию о ввозе трех кирпичей четырнадцатого века, которые не представляют собой никакой финансовой и исторической ценности для прибалтийской республики.

— Кажется, легко отделались! — сказал Кешка, когда таможеннник ушел.

Но на следуещей таможне нас ждал допрос с пристрастием. Вопросы посыпались градом:

— А почему вас четверо, а кирпичей только три?

— А не являются ли эти кирпичи достоянием прибалтийских стран?

— Кто может подтвердить, что вы не украли их где-нибудь на территории Прибалтики?

— И вообще — зачем понадобилось везти через четыре границы три кирпича, если можно было купить в качестве сувенира значок или книжку с историей города? (На последний вопрос я до сих пор не могу дать никакого ответа.)

В конце концов мы заполнили пару анкет и бумаг на вывоз трех никчемных задрипанных кирпичей с территории Прибалтики. Мы даже предложили их выкинуть, но нам сказали, что за загрязнение Прибалтики с нас взымут штраф в колоссальных размерах, помноженный на количество кирпичей.

Когда кончилась Прибалтика, мы с ужасом ожидали последней, русской границы. Наученные горьким опытом, мы заранее выложили кирпичи на самое видное место и стали ждать. Наконец дверь отворилась, и в купе заглянули два лейтенанта и полковник погранвойск.

— Это вы кирпичи везете? —  прямо с порога спросили они.

— Да, — честно признались мы, указывая на аккуратно разложенный на столе антиквариат.

Вместо ответа они отдали нам честь и, дико заржав, закрыли дверь. Мы сидели в недоумении, а Димка сказал:

— Вот, блин, даже документы не проверили.

Очевидно, о нашем приезде им сообщили заранее.

Но самый абзац случился на вокзале. Когда мы, груженые, вылезли на перрон, нас встретила Андрюхина девушка.

— Ну как съездили?

— Недурно, но все расскажем потом, устали кошмарно, — отмазался Андрей.

Его девушка вызвалась нам помочь. Схватив красную сумку, она крякнула от ее тяжести и спросила:

— Вы что туда — кирпичей, что ли, наложили?…

Андрей КУЗЬМИН

…из опыта сдачи экзаменов

Когда все нормальные люди в течение двух лет прилежно готовились к выпускным экзаменам, я тусовалась в редакции и писала заметки. А поскольку в нашем классе, как и во всех остальных, считалось престижным «пить, курить и выражаться», мне там стало скучно, и я где-то в начале второго урока все чаще пробегала мимо окна кабинета директора и мчалась в любимую редакцию. В результате, когда все нормальные люди подготовились к выпускным экзаменам, в моем распоряжении осталось пять дней на подготовку к сочинению…

СОЧИНЕНИЕ: Я СОЧИНЯЮ «МЦЫРИ»

— Ребята, — сказала посуровевшая русичка Констанция, — завтра — сочинение. По каналам РОНО к нам пришла информация о том, — тут она как заправский заговорщик понизила голос, — что одна из тем будет по Лермонтову Михаилу Юрьевичу. Разрешается принести на экзамен книжку Лермонтова и брать из нее цитаты. Больше ничего приносить не разрешается. Все все поняли?!

В ночь перед сочинением в доме никто не спал. Я пила кофе и перечитывала «Героя нашего времени». Мама нервничала. Папаня невозмутимо обклеивал книжку коленкором и аккуратно надписывал ее фломастером: «М.Ю.ЛЕРМОНТОВ». Книжка (теперь уже без своей родной обложки) на самом деле называлась «Сборник материалов по истории отечественной литературы». Наконец, папа закусил фломастер и, подавшись назад, полюбовался своим произведением.

— Вроде нормально, — наконец процедил он. — За библиотечную сойдет. Наверное.

Утром, пока мама нервничала и готовила завтрак, а папа тоже нервничал и собирался на работу, я взяла коробку с уменьшенными фотокопиями чужих сочинений, по которым готовились еще мои предки в шестидесятые годы. Там, конечно, много идеологии, но ее можно сократить. Главное, не забыть лупу, чтобы прочесть весь этот кошмар!

Школьный двор был забит народом уже в семь сорок. Все старались шутить, но почти ни у кого это не получалось. Два бедных класса пытались отгадать, кто будет в «следственной комиссии» и какие будут темы.

При слове «темы» моя подруга Вероника вдруг посмотрела на часы, проговорила: «Уно моменто!», схватила меня за руку, и мы куда-то помчались.

— Верунчик, золотой цветочек, куда ты меня тащишь?

— По межгороду позвонить надо! А ты записывать будешь!

— Что записывать?

— Темы! Стопроцентные!

Через десять минут Веронике удалось прозвониться во Владивосток, где, как известно, полночь, когда у нас три часа дня. И соответственно, когда у нас — семь пятьдесят утра, у них — четыре пятьдесят дня. То есть там темы выпускных сочинений давно известны — они же едины по всей стране… Пару тем нам и сообщила Вероникина двоюродная сестра — такая же несчастная выпускница, которая уже отстрелялась на дуэли с типичным представителем дворянства Евгением Онегиным и собиралась отправиться на берег Тихого океана пугать медуз-крестовиков. Я быстро записывала темы на клочке бумаги. На третьем сочинении это развлечение было прикрыто местными телефонистками, за что они и прослушали краткий курс ненормативной лексики, выраженный Верунчиком в весьма жесткой форме.

Когда мы, раскрутив книжный шкаф на нужную литературу, вернулись к школьному двору, лица наших одноклассников стали еще бледнее, чем двадцать минут назад. Правда, услышав от нас темы, народ несколько порозовел и начал лихорадочно рыться в карманах. Наконец, прозвенел звонок, и директор, скомандовав: «Заходить по одному!», начал запускать классы в здание.

Мы скинули вещи в одном из кабинетов и поплелись в другой, где нас уже поджидала комиссия по слежению за путешествием шпаргалок по классу и пресечению этого безобразия. А вот это они зря! Не будет никаких шпор, никто никому их передавать не собирается. В нашем классе — каждый за себя. Большой привет первой учительнице и ее фашистскому режиму! К тому же всем все известно. А мне пора думать о Лермонтове… и о «Сборнике материалов по истории отечественной литературы».

— Слышь, — через два часа донеслось до меня с парты, где сидел мой одноклассник — «правдолюб». — А че это у тебя за книга, с которой ты сдуваешь?

«Приехали! — похолодела я. — Сейчас продаст!»

— Лермонтов! — как можно невозмутимее ответила я.

— Да?! — шепот перестал походить на шепот и набирал язвительные обороты. — Так ты чо, ха-ха, «Героя нашего времени» целиком переписываешь?

Выход один: применить первое правило театра — говорить громко, чтобы все могли тебя слышать. Я повернулась к Вите и объявила:

— Нет, «Мцыри» сочиняю! Ты знаешь о том, что немного лет тому назад там, где, сливаяся, шумят, обнявшись, будто две сестры, струи Арагвы и Куры, был монастырь, а?

Класс нервно заржал. В комиссии тоже заинтересовались координатами монастыря, от их компании отделилась наша классная и направилась ко мне. Я быстро закрыла книжку. Галина медленно пришвартовалась к моей парте. Комиссия смотрела на нас. Народ тут же воспользовался ситуацией: девчонки подтянули подолы юбок и стали сдувать цитаты с чулок и фразы с приклеенных скотчем к ногам тех самых фотокопий доисторических сочинений. Галина внимательно посмотрела на меня, на книгу, взяла ее, подняла брови:

— О, Лермонтов!

И… открыла толстый том. Сзади раздалось похихикивание. Я мысленно распрощалась с аттестатом и уставилась на Галину в древнерусской тоске. Она долго просматривала «Сборник материалов». И, наконец, положив книгу на место, произнесла:

— Н-да, Лермонтов, конечно, гений! И какая потрясающая идея!

Мне бы помолчать, но я, глядя ей в глаза, брякнула:

— Я передам!..

Но она меня не выдала. Может, оценила шутку?

АЛГЕБРА: «БОМБА» ПОД КОЛБАСОЙ

— Вера, у тебя что по алгебре в году? — устало спросила мама во втором часу ночи, когда мы с «золотым цветочком» засыпали над учебником. Мама пыталась что-то втиснуть в наши тупые головы, папа сидел на диване и невозмутимо строчил нам с Веркой формулы в маленькие книжечки, вырезанные из тетради.

— Трояк, — откликнулась Верка.

— И у меня, кажется, тоже, — начала просыпаться я.

— Да почти у всех трояки, — пожав плечами, сообщила Верка. — У нас же препод немного… того. Он нас терпеть не может, — тут она оживилась: — И бомбы ловит голыми руками!

— Не понял, — сказал папа, отрываясь от благородного занятия.

— Шпоры отнимает. Он специалист в этом деле, понимаете!

— Понимаю, — сказал папа и добавил: — Давайте еще тетрадь, алгебруны! Еще пару экземпляров накатаю.

— Нет, — решительно встала с места мама. — у меня есть другой план!

Ночь и утро мы были заняты прорабатыванием деталей предстоящего дня. После папа самолично проверил нашу готовность: «Калькуляторы на месте?» — «На месте!» — «И сигареты не забудьте!» Да, звучало это странно, но актуально, потому что на сигареты была наша надежда.

Я переписывала с доски первый вариант. Верка пыхтела у меня за спиной и сдувала второй. Когда я принялась сверять условия задач, дабы переправить их родителям, то ощутила тычок в шею.

— З-в-щ, — сквозь зубы сказала Верка.

— Что? — не поняла я.

— Завуч ползет! — более членораздельно произнес «цветочек».

В ту же секунду около парты нарисовалась завуч и заглянула мне через плечо:

— Угу… Я что-то не понимаю, зачем ты переписываешь весь вариант? Он же на доске!

— Доска отсвечивает. Вдруг что-нибудь перепутаю. Вы представляете?!

Завуч представляла. И даже предложила свои услуги по проверке варианта.

— Угу… Ага… Так-так… Вот здесь ошибка, вместо «3» — «8»!

— Спасибо, Людмила Максимовна! — улыбнулась я ей. Верка с облегчением вздохнула.

Через полчаса нам разрешили выходить из класса. По одному. Я сунула Веркин и свой варианты в пришитый кармашек и пулей вылетела в коридор. Там меня ждал сюрприз — директор и историк — дежурные.

— Ты куда?

— Покурить, — сказала я и отступила в сторону кабинета, где были сброшены наши вещи.

— Ты же не куришь?! — искренне удивился историк, последовавший за мной.

— С вами закуришь! — мило улыбнулась я и достала из сумки пачку сигарет. — Я пошла вниз. Можно не провожать. Вы же все равно пока никого в школу не пускаете.

На лестнице я вытащила варианты из кармашка и устроила их в пачке дышать никотином. Подходя к первому этажу, услышала голос Констанции. Только я спрятала пачку в карман, как русичка появилась собственной персоной:

— Ой, а почему ты здесь?

— А там на этаже накурено! Пойду в гардероб, у окошка посижу!

Из окна гардероба я и выкинула пачку с вариантами и отправилась обратно в класс ждать помощи.

За это время нам с Верунчиком самим удалось решить три задачи, нацарапать ответы на обороте инструкции к калькулятору и попросить математика передать его нашему другу. Математик сначала не понял:

— А зачем Антону калькулятор? У него уже есть один.

— Да, Виктор Степанович, — скрепя зубы, сказала я, — но там нет синусов!

— И косинусов тоже! — выдала Верка. — И, если хотите знать, тангенсов и котангенсов…

В тот момент, когда Виктор Степанович стал сереть от злости, дверь распахнулась. И появилась моя мама с подносом в руках. На подносе были тарелки с бутербродами. Она подходила к каждому и что-то говорила… Наблюдать за этим спектаклем было очень весело. Наконец мама дошла до меня и пробормотала:

— Все решения в бутерброде под колбасой!

Моя тарелка была последней на подносе, и посему мама отправилась заговаривать зубы нашему математику, каким-то образом повернув его лицом к стене. Народ тем временем «ел бутерброды». Мы были спасены…

САФФИ